Библейские мотивы в творчестве М.Ю. Лермонтова

Страница: 16/24

Только ценой такого сурового обуздания и укрощения, аскетического ограничения личности, которое в глазах лирического героя равносильно её полному перерождению, Всесильный может обратить его на "путь спасенья".

(Возможность подобного трагического распутья была предуказана в Евангелии: "Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради меня сбережет её",- Матфей, 10.39).

Последним и едва ли не главным препятствием на этом пути оказывается творческий дар -"страшная жажда песнопенья". Здесь достигает высшего накала спор героя с Богом. Поэтическое вдохновение - это фокус, вобравший в себя все жизненные страсти - жажды. Поэтому столь противоречиво само отношение Лермонтова к творческой страсти: торжественно-архаичное, духовно-возвышенное - "жажда песнопенья" - сталкивается с эпитетом "страшная", т.е. всепоглощающая, роковая, погибельная.

Жизнь по заветам Всевышнего - “тесный путь спасения” [срав. Евангелие: “тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь (вечную)”] - в этой исполненной противоречий молитве предстает и как недостижимо высокий идеал, и как нечто страшное, словно смерть - живому существу. А контрастная перекличка со стихом 13 ("мир земной мне тесен") указывает на полную безысходность. Однако это состояние мучительного разлада с творцом, с миром и с собой не всегда было свойственно лирическому герою, на что указывают заключительные слова: "снова обращусь".

"Молитва" передает смятение, трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души.

А может всё это, т.е. вышесказанное, не совсем соответствует истины?. Лермонтов уже в столь юном возрасте догадывался, откуда истекает мучающая его раскаленная "лава вдохновенья". Этот "чудный пламень, всесожигающий костер" не что иное, как огонь Асмодея, от которого безудержно разгораются страсти, распаляется поистине "страшная жажда песнопенья".

Бог для Лермонтова - абсолютная реальность. Но отношение к нему трудно однозначно определить, точнее сказать, невозможно, так как в разных контекстах оно проявляется и воспринимается по-разному. Одержимость поэзией уводит его далеко от путей Божиих, затворяет его слух для глагола Господня, совращает ум, омрачает взор. Он сам осознает это как недолжное, гибельное в себе и молит Всесильного не обвинять и не карать его за то. Он понимает всю степень вины своей перед Ним - отсюда страх предстать перед Его Очами:

К тебе ж проникнуть я боюсь.

Мучимый избытком своей свободы ("мир земной мне тесен"), мучимый соблазном "грешных песен", он оставляет на волю Божию разрешение этой драмы, твердо, однако уверенный, что лучший исход из неё - “тесный путь спасенья”. И нет в этом стихотворении-молитве ноток роптания, протеста, самооправдания, а есть вера, пусть скрытая, но вера.

Очень, очень трудно понять такого непонятного, противоречивого поэта, как Лермонтов. Трудно определить, какой именно смысл вкладывал он в то или иное свое произведение. Человеческая душа - потемки (в хорошем смысле этого слова). Вот поэтому и воспринимают читатели неоднозначно одни и те же строчки из поэтических произведений Лермонтова.

В 1837 году Лермонтов снова называет свое стихотворение "Молитвой" ( "Я, Матерь Божия, ныне с молитвою ."). Навеки задышала она в русском стихе.

С.Н. Дурылин в своей статье "Судьба Лермонтова", написанной им в 1914 году [30], ещё раз вскрывает противоположность Пушкина и Лермонтова на примерах их молитвенных стихотворений.

Величавая славянская молитва А.С Пушкина "Отцы пустынники" - не молитва вовсе: переложение молитвословия, рассказ о молитве, читаемой постом. Пушкин любит передавать молитвы, рассказывать, что читают на молитве. Мальчик в "Борисе Годунове" читает молитву за царя, опять великолепную, подлинно церковно-славянскую, православную молитву, а слушают её лукавые бояре с хитрым Шуйским, и если молятся, то сердцем просят обратного, чем устами. Пушкин, может - и никто другой так не может!-

передать о том, как молится правоверный о гибели гяуров ( "Стамбул гяуры нынче славят ."), как араб хвалит всесоздавшего Аллу, он передаст религиозную муку сурового пуританина ("Странник"), он расскажет просто и прекрасно о любезной ему картине, висящей перед ним - о лике Мадонны, он с негодованием сравнит николаевских солдат, охраняющих "Распятие" Брюллова с мироносицами, охранявшими Распятие Господне - он рассказывает, передает, описывает, читает молитвы. Есть молитвословия, христианские, магометанские, есть слова “молитв”, но нет молитвы.

Реферат опубликован: 16/10/2007