Страница: 10/13
Увы, Николай II все еще не понимал реального смысла происходившего. Упрямо не желая осознать, что в столице не какие-то «беспорядки» в отдельных «ротах выздоравливающих», а самая настоящая революция, царь, как и прежде, не помышлял о поисках разумного компромисса, а продолжал следовать совету августейшей супруги творить «свою волю». Упорно не соглашаясь с предложениями, изложенными в многочисленных телеграммах М. В. Родзянко, генералов Хабалова и Беляева, с советами начальника штаба Ставки генерала М. В. Алексеева и даже своего брата – великого князя Михаила Александровича – немедленно пойти на уступки восставшему народу и согласиться на создание парламентского правительства, император категорически отверг и последнее верноподданническое прошение вконец перепуганного Совета министров об отставке и образовании ответственного перед Думой кабинета, телеграфировав Голицыну: «Относительно перемен в личном составе (правительства) при данных обстоятельствах считаю их недопустимыми».
Глубокой ночью 1 марта в Таврический дворец, в Думу, приехал Гучков. Он говорил о том, что надо на что-нибудь решиться, на что-то большое, что «могло бы вывести из ужасного положения с наименьшими потерями», что «в этом хаосе, во всем, что делается, надо прежде всего думать о том, чтобы спасти монархию», что «без монархии Россия не может жить». Но Николаю продолжать царствовать нельзя – его повеления просто не исполнят. Следовательно, выход один – отречение нынешнего государя. Иначе «весь этот революционный сброд начнет сам искать выхода… И сам расправится с монархией…» Выступивший вслед за тем Родзянко пояснил, что утром 1 марта он намеревался выехать для соответствующих переговоров с царем, но отказался ввиду требований Петроградского Совета, чтобы его сопровождал Чхеидзе и батальон революционных солдат. Тогда Гучков предложил иной план: «Надо действовать тайно и быстро, никого не спрашивая, ни с кем не советуясь… Надо поставить их перед свершившимся фактом. Надо дать России нового государя» после общего одобрения было также решено, что вместе с Гучковым поедет Шульгин, который окончательно уточнил: «Комитет Государственной думы признает единственным выходом в данном положении отречение государя императора, поручает нам двоим доложить об этом его величеству и, в случае его согласия, поручает привезти акт отречения в Петроград. Отречение должно произойти в пользу наследника цесаревича Алексея Николаевича. Мы должны ехать вдвоем, в полной тайне.»
Решение царя отказаться от престола не только за себя, но и за цесаревича явилось для всех полной неожиданностью, к тому же оно не соответствовало закону о престолонаследии. Но в тот момент все это были «частности». Гораздо важнее представлялось возможно скорее осуществить добровольное отречение Николая II, чтобы этим сбить революционную волну и вместе с тем попытаться сохранить монархическую династию в России. Для всех участников встречи именно это составляло то главное, ради чего можно было не тратить время на обсуждение юридических тонкостей, хотя царь и отклонил предложенный думскими посланцами проект манифеста об отречении и, заявив, что составит свой текст документа, удалился.
Гучков предложил, на всякий случай, подписать манифест об отречении не в одном экземпляре. Согласившись и с этой просьбой, Николай, кроме того, здесь же написал тексты двух указов Правительствующему Сенату: по предложению Рузского – о назначении верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича, по просьбе Гучкова и Шульгина – о назначении председателем Совета министров князя Г. Е. Львова.
Хотя все эти документы (манифест об отречении и указы о назначении Львова и Николая Николаевича)были подписаны Николаем почти одновременно – около полуночи 2 марта, однако датированы все они были 15 часами, что, понятно, должно было удостоверить самостоятельность принятия царем решения об отречении еще до приезда из Петрограда Гучкова и Шульгина.
Манифест об отречении Николая II был изготовлен в двух экземплярах: первый – напечатанный на телеграфных бланках – остался у генерала Рузского, второй – переписанный на машинке на отдельном большом листе – был выдан под расписку посланцам Государственной думы: «Высочайший манифест от 2-го марта 1917-го года получил Александр Гучков, Шульгин». (Прил. 2)
Тем временем дальнейшее развитие революционных событий поставило уже в повестку дня вопрос не только о персональном отречении Николая II, но и вообще о полной ликвидации в России монархии. Уже в течение дня 2 марта «петербургские настроения», по словам П. Н. Милюкова, продолжали прогрессировать влево. Особенно остро лидер кадетов это почувствовал, когда, выступив днем перед собравшейся в Колонном зале Таврического дворца толпой, он высказался за отречение Николая II в пользу наследника Алексея при регентстве брата царя Михаила, а уже вечером к нему в присутствии М. В. Родзянко обратилась группа взволнованных офицеров, заявивших, что они не могут вернурться к частям, если Милюков не откажется от своих слов. И последний вынужден был заявить, что он высказал только личное мнение, хотя в действительности сказанное им отражало позицию думского большинства. В условиях мощных антимонархистских выступлений масс руководящим деятелем Государственной думы и только что сформированного Временного правительства стали очевидны бесполезность и даже вредность опубликования манифеста об отречении бывшего царя. Именно поэтому в начавшихся в 8 часов 45 минут утра 3 марта очередных переговорах по прямому поводу с командующим Северным фронтом генералом Рузским М. В. Родзянко прежде всего подчеркнул чрезвычайную важность того, чтобы манифест об отречении и передаче власти великому князю Михаилу Александровичу не был бы опубликован.
Реферат опубликован: 31/07/2008